ГЕДЫМИН Анна | Поэзия XX века | Антология Нефертити

Анна ГЕДЫМИН


Трубниковский переулок

Дом, где я родилась, потерпел поражение
В битве с новыми зданьями – выше зари.
Даже память моя – только воображение,
Я не помню, как выглядел он изнутри.

Только помню – в нем жили четыре мелодии:
Песня старых дверей, песня старых полов,
Песня старого дворника дяди Володи и
Песня ветра в трубе, песня ветра без слов...

Остальное нечетко: за стенкой старинною —
Рыжий кот, надо всеми имеющий власть.
Звали старшую бабушку мы Катериною,
А вторая, любимая, Лидой звалась.

Та шутила, кляла свои кудри коварные,
Тоже рыжие – всё их собрать не могла.
Хоть носила «целебные» бусы янтарные,
Раньше старого дома еще умерла.

И теперь переулок лужайкой кончается
Там, где жили мы в доме под номером три.
И торжественный тополь как пламя качается
В рыжих отсветах сильной московской зари

«О любви? – опять не хватит слов…»

О любви? – опять не хватит слов,
Да в словах она и не такая.
Вспомни, как звучит, не умолкая,
Колокольня без колоколов,

Как стоит на давнем берегу,
Гулкая от берега до крыши...
Я молчу. И что сказать могу
Громче тишины и выше...

«Южный город. Мешкаю нарочно…»

Южный город. Мешкаю нарочно,
В призабытый дом не заходя.
Так же пахнет зеленью истошно
После мимолетного дождя.

И как в детстве спелою черешней
Можно любоваться задарма...
Только с каждым вечером поспешней
Падает светило за дома.

Вот зачем ты, южная природа,
Зазываешь вновь под купол свой! —
Чтобы дать увидеть: год от года
Все короче день мой световой.

Что ж, коль нет к минувшему возврата —
Будем греться нынешним огнем.
Жизнь – как неизбежная утрата —
Ты еще желанней с каждым днем!..

«…И вернутся собратья в земной уют…»

...И вернутся собратья в земной уют,
Безнадежно прощая мои долги...
Заметут меня вьюги, дожди зальют,
И забудут друзья, а потом враги...

По веленью привычки иль колдовства,
И тропа моя – рыжая, словно мед, —
Позвенит – и уймется, как тетива,
Отославшая душу мою в полет...

И тогда меня вспомни (не вспомнишь, нет!),
Глянь, как светятся воды Москвы-реки!
Миновал человек – остается свет,
В подтвержденье надеждам – и вопреки...

«Век двадцатый, последняя треть…»

Век двадцатый, последняя треть,
Годы медленного паренья...
Чтобы жить и на небо смотреть,
Нам отпущено смутное время.

Мы на драку сегодня легки,
Много злобы, видать, залежалось.
И не в моде любовь и стихи,
И жестокость сподручней, чем жалость.

Но приходит в тревожные сны
Мысль одна (что поделаешь с нею!):
Благодарность и чувство вины —
Это лучшее, что я умею...

«Жизнь пустыннее, чем казалось…»

Жизнь пустыннее, чем казалось,
И мгновеннее, чем хотелось.
С каждым днем заслуженней жалость,
Осмотрительней смелость.

Дни бегут, как мороз по коже,
Все чувствительней и короче.
Я пойму, намекни мне, Боже,
Ну чего же Ты хочешь?..

Честолюбивая молитва

Музыка! Ты пришла, наконец...
Листва шелестит, маня...
Кончено, теперь я тоже – творец.
Боже, прости меня!

И наплевать, что, злой, как оса,
И от власти хмельной,
Ангел возмездья уж полчаса
Носится надо мной.

Милый, придется чуть обождать,
Постой дудеть на трубе,
Пока не кончится благодать —
Я не дамся тебе.

Ваш Главный слепил меня из интриг,
Швырял из блеска во тьму,
Но вот за этот звучащий миг
Я все прощаю Ему.

И пусть перелесок уже в огне
И пестр от змеиных лент,
Пойми: если что-то зачтется мне,
Так этот самый момент!

Не то что звезда, а метеорит
Сверкнул на исходе дня...
И, может, ваш Главный чуть пожурит,
Но все ж – помилует мя.

Осенние праздники

А в осенние праздники
            будет щедрее застолье,
Будут гости пьянее,
            и каждый взгрустнет про свое.
А куда ни посмотришь —
            везде почерневшее поле,
Над которым привычно и страшно
            кружи́т воронье.

Пусть сегодня добыча его —
            лишь оброненный колос,
Все равно по-сиротски
            березы построились в ряд,
И плакучие ивы
            грустят, словно матери, в голос,
И могучие липы,
            как факелы, в голос горят.

Ну зачем вы тоскуете!
            Что так бездомно поете
Сквозь блаженный и мерный
            вечерних церквей перезвон!
И размашистый лебедь
            в своем гефсиманском полете
Чуть замедлится, прежде чем
            броситься за горизонт.

«Вспомню: клен позолоченный…»

Вспомню: клен позолоченный
            в небо глядит не мигая,
Занимаются сумерки,
            пухнет дымок над трубой...
Это жизнь моя – сладкая, жалкая —
            набегает,
А потом – отступает. И все.
            И не будет другой.

Морщат реку жуки,
            колобродит веселая рыба,
Сено, россыпь черничная —
            всех и не вспомнишь потерь.
Но останутся светлыми
            дни на обочине взрыва,
А не в центре его,
            эпицентре его – как теперь.

Время шло – и ушло.
            Так душа вылетает из тела.
Так в колодце единственном
            вдруг иссякает вода.
Я любила тебя.
            Я тебя потерять не хотела.
(Жаль, что все позади!)
            Я любила тебя – навсегда.

«Когда наступит срок…»

Когда наступит срок
            последней строчки, точки,
Когда не станет дел,
            сводящихся к рублю,
Всего на миг один
            я попрошу отсрочки,
Чтоб жизни прошептать
            последнее «люблю».

Люблю, как светит в ночь
            рождественская елка,
Люблю пьянящий страх
            на горном вираже...
По правде говоря,
            жилось мне трудоемко,
Но что-то отдыхать
            не хочется уже.

И все-таки узнать
            безумно интересно,
Как выглядит итог
            во всей своей красе —
Когда уже душа
            опомнилась, воскресла
И звезды понеслись
            по встречной полосе... 

«Спасибо, судьба, за нежданную милость…»

Спасибо, судьба, за нежданную милость —
Что счастье ко мне так рвалось и ломилось,
Так жадно меня умоляло о встрече,
Что я наконец-то устала перечить.

Как будто очистилась жизнь от коросты,
Как будто сбылись новогодние тосты
И бродит душа по расцветшему раю...
Я знаю теперь, что я многое знаю!

Я знаю, что прошлое было кошмаром,
Что счастье дается случайно и даром —
И лучшим, и худшим, и средней руки,
Всему, что твердили мне, вопреки.

«Московского неба…»

Московского неба
            все та же подслеповатая гладь,
В охрипшем радио —
            все те же песни Кобзона...
А я так счастлива,
            что забываю дышать,
Да и не вижу в этом действии
            большого резона.

Так, выпить стараясь
            хотя бы еще одну,
Забывает пьяница
            про визиты к начальнику и крестины.
Так в океане,
            уйдя на желанную глубину,
Забывают вынырнуть
            искатели жемчуга и дельфины.

Я не оставлю тебе возможности умереть
            От скуки, от одиночества, от печали!
И пусть от жизни
            сохранилась лишь треть,
Тебя люблю я,
            словно в самом начале.

Пойми, что это не вечность,
            А только ночь миновала,
И первым утром мы очнулись,
            как ни в чем не бывало.

«Милый, знаю – на свете бывают цветы…»

Милый, знаю – на свете бывают цветы,
Великие праздники, дружелюбные окраины леса.
Но в последнее время все, что не ты,
Для меня не представляет ни малейшего интереса.

Впрочем, мне кажется, это ты перекинул мост,
Когда изгибается радуга на весь пейзаж обозримый.
И еще, мне кажется, о тебе распевает дрозд,
О тебе покрываются ветви спелой рябиной.

Осень. Брожу по колено в золоте, что твой Мидас,
Зачарована, недосягаема сплетней.
Все это – ты, мое солнце, мой звездный час.
Дай бог, последний...

«О дни предосенние…»

О дни предосенние,
            вереница блаженных дней!
На счастье настраиваться
            с каждым годом трудней.
А после останется
            в небе горстка огней,
И ни притронуться,
            ни присоседиться к ней.
О дни предпоследние,
            уж больно вы хороши
Для неприкаянной
            и небезгрешной души...

«Не пугай меня к ночи…»

Не пугай меня к ночи,
            такого и в шутку не надо.
Мне ведь снилось однажды,
            что правда уходишь ты,
А с тобою —
            вся долгая моя жизнь,
И легкая моя смерть,
            И прочие мои мечты…

«Умела прощаться, как умирать, – навеки…»

Умела прощаться, как умирать, – навеки,
Сжигать мосты, сжигать корабли.
А еще умела заговаривать реки —
Чтоб помедленнее текли.

Чтоб не так мелькали под небесами
Первый вдох – и последний звук,
Чтобы лодки, прядая парусами,
Успевали землю принять из рук.

Дождь идет. Минувшее все дороже.
Разреши мне, Господи, отдохнуть,
Потому что так – сгоряча – негоже
Начинать свой главный, ответный путь.